Однажды. и другие рассказы - Владимир Дараган

Однажды в нашу лабораторию пришел компьютер. Все ходили вокруг него и думали, как его приспособить в домашнем хозяйстве. И придумали! Меня попросили рассчитать стратегию игры в спортлото.

Однажды я был дипломником, и наш завлаб проводил инструктаж по технике безопасности. Он сказал, что никогда нельзя браться одной рукой за корпус прибора (он взялся за корпус) и совать пальцы другой руки, куда не следует. При этом он сунул палец в разъем под высоким напряжением. В комнате запахло паленым. Он посмотрел на свой палец и сказал, что он и не тем готов пожертвовать, чтобы научить таких «чайников», как мы.

Однажды дипломником я пришел в кабинет завлаба и увидел над его столом плакат. Там было написано: «Дорогие женщины! Отныне и во веки веков я всегда буду согласен с тем, что я во всем виноват!». «В чем вы виноваты?» – спросил я. Он внимательно посмотрел на меня и сказал, что я это пойму лет через десять. Я был способный и понял это раньше.

Однажды руководитель моего диплома произнес загадочную фразу: «Володя, никогда не вводите новых сущностей». Я ничего не понял, но пообещал никогда этого не делать. Потом мне объяснили, что он имел в виду. Оказывается, не надо придумывать новую теорию, если и старая хорошо работает. Но пока я этого не знал, я любил это выражение. Например, когда меня спрашивали мнение о кинофильме, я мог всегда сказать, что там я увидел новые сущности, а это никуда не годится. Уже потом я узнал, что это называется «Бритвой Окама».

Однажды на шестом курсе я увлекся Есениным. Я им просто бредил. Записи песен на его стихи я мог слушать часами. Мне были интересны все детали его жизни. В переулках около улицы Герцена я пытался найти квартиру, где он снимал комнату. Это был старый дом с коммуналками, окна кухонь выходили на лестничные площадки. Я ходил по квартирам и спрашивал: «Не тут ли жил Есенин?». Мне отвечали, что за последние пять лет таких жильцов тут не было.

Однажды на шестом курсе я ехал в электричке и встретил девушку, которая раньше жила в нашем доме. Я ей стал рассказывать про свое увлечение Есениным. Она внимательно слушала и потом сказала, что у меня, наверное, есенинский период в жизни. И пригласила к себе на чашку чая. Вот так взяла и все опошлила!

Однажды студентом я услышал рассказ о поездке моего завлаба в Англию. В гостинице ему подсунули порнографический журнал, на обложке которого был изображен офицер КГБ, насилующий девушку. Когда он пришел в лабораторию, то работавший там поляк-эмигрант стал поливать грязью Советский Союз. Дескать, у вас там КГБ устроило повальную слежку, душат свободу, никого никуда не пускают… «И еще насилуют беззащитных девушек», – сказал завлаб и показал журнал. Разговор закончился всеобщим хохотом.

Однажды я поразился находчивости больших ученых. Наш завлаб обожал ругаться, но сделать это от души в лаборатории было невозможно. Вокруг было много женщин. И он придумал универсальное ругательство: «Geworden, werden, sein, gewesen!». Это было невинное спряжение немецкого глагола, но звучало устрашающе и наводило ужас на тех, кто не знал немецкого.

Однажды я поссорился с любимой девушкой и решил с кем-нибудь познакомиться, чтобы не было так грустно. Не придумав ничего лучшего, я купил билет в Малый театр на какой-то скучнейший спектакль. Отсидев первый акт, я почувствовал, что знакомиться мне надоело и поехал в читалку делать задания по физике.

Однажды мы купили дорогущий японский спектрометр. У него был магнит весом в три тонны с потрясающей однородностью магнитного поля. Чтобы поставить его в лабораторию, мы сделали в коридоре специальные настилы и положили металлические катки. Завлаб сказал, что у него не хватит нервов, чтобы смотреть, как мы будем курочить эту технику, так что он не будет при этом присутствовать. Но если однородность поля окажется ниже паспортной, то он всех нас подвесит за самые чувствительные места мужских организмов. На следующий день приехавший крановщик стукнул магнит об стену. Потом бригада аспирантов, студентов и пьяных монтажников с матюгами и ломами погнала магнит по коридору. Перед приходом японского настройщика мы тяпнули по 100 граммов для успокоения нервов. И зря! Однородность поля оказалась выше паспортной.

Однажды у нас в лаборатории японцы устроили выставку научного оборудования. По этому случаю они закатили банкет в ресторане «Националь». Там присутствовал некий куратор, который следил, чтобы мы по пьяному делу не продались Стране восходящего солнца и перечислил слова, которые нельзя было вставлять в тосты. Потом подумал и сказал, чтобы мы вообще молчали. Завлаб эту лекцию не слушал и целый вечер с рюмкой в руках рассказывал обалдевшим японцам про спектры этилового спирта и его смеси с водой. А мы тихонько пили за каждую линию в этих спектрах.

Однажды мы праздновали в ресторане защиту диплома. Я пригласил на танец девушку, которая оказалась дочкой какой-то шишки из польского посольства. Я наивно спросил, где ей больше нравится: в Советском Союзе или в Польше? Она внимательно на меня посмотрела и сказала, что из этих двух стран ей больше нравится Америка.

Французы

Как-то раз нам с аспиранткой приспичило срочно закончить эксперименты. Дневного времени не хватило, и мы решили остаться в лаборатории на ночь. Сразу скажу, что описаний секса не будет, – мне надо было срочно сделать ключевые измерения для дипломной работы, а аспирантка через неделю выступала на конференции, и ее мысли были только о тщательной проверке результатов. Аспирантка устроилась за большим спектрометром, а я сидел у своей установки, уставившись в осциллограф. В час ночи в дверь постучали. Вошла вахтерша.

– Разрешение на ночную работу есть?

– Мы заявку в первый отдел подавали. Да мы и не нарушаем – нас в комнате двое.

– Нет на вас никаких заявок. Да и потом – мужчина и женщина…

– Ну и что?

– Я вот на вас докладную напишу. Как ваши фамилии?

– Кюри, – представился я.

– Склодовская, – не растерялась аспирантка.

– Евреи, что ли? – уточнила вахтерша.

– Французы, – объяснил я.

– Я вот сяду на этот стул и не встану, пока вы не уйдете.

– А если мы безобразиями начнем заниматься?

– Вот я и поучусь, как там у французов.

Аспирантка снова села за спектрометр, а я стал менять дьюар с жидким азотом у своей установки. Через пять минут вахтерше все надоело.

– Вы все равно ни хрена не делаете, так хоть бы чайком угостили.

– Здесь чай пить нельзя: химия, радиация, сильные радиоизлучения…

– Етить твоя мать, подыхайте тут сами!

Вахтерша ушла, мы продолжили работу. В три ночи снова раздался стук.

– Живы еще? Пойдем ко мне, я чай заварила. С сушками попьем.

Мы пошли и выпили чаю. С сушками. Очень было кстати.

– В пять утра проверка может прийти, – вздохнула вахтерша. – Вы это… у меня одеялко есть, я вам в гардеробной брошу, там и устройтесь до восьми. В восемь у меня смена – потом, хоть куда.

– А подглядывать не будете? – поинтересовалась аспирантка.

Вахтерка с презрением окинула взглядом тоненькую фигурку.

– Да что там подглядывать. Смотреть-то не на что!

– Мы лучше в лабораторию вернемся, – предложил я альтернативный вариант. – Свет выключим, будем как мышки.

– Что вы там в темноте увидите, – опять вздохнула вахтерша. – Хотя, да. На что там смотреть!

Мы ушли. Аспирантка закончила работу в семь тридцать, я вышел минут через пятнадцать.

– Хоть работу-то сделал? – спросила вахтерша.

Я с гордостью показал лист миллиметровки с графиком, на котором стояли десять жирных точек.

– Господи! – воскликнула вахтерша. – И на что вы жизнь молодую тратите! Я бы тебе таких точек за пять минут понатыкала. Иди, уж, горемычный!

И я ушел. Тогда я был уверен, что вахтерша была не права. Сейчас я в этом уже не очень уверен.

Картинки из памяти

Милиционер

Весна в подмосковном городке. Грязный снег, обнажающийся мусор, бледные лица прохожих. Подходит одноклассник в милицейской форме. «Слышь, у тебя рубля не будет?» Я достаю из кармана мелочь. «А больше нет?». Мне больше жалко, поэтому говорю, что нет. «Ну и на какой… ты в институт поступал?». Иду дальше, выглянуло солнце, стало немного веселее.

Демон

Однажды в колхозе мы остались наедине с девушкой, за которой я начал ухаживать. Мы долго бродили по вечерним дорогам, полям и, наконец, нашли стог сена. Забравшись на вершину, мы стали смотреть в небо. Потом я начал читать стихи. Я читал долго, девушка сначала внимательно слушала, затем, не сказав ни слова, слезла со стога и ушла. Вот я и думаю: может, я не те стихи читал? Я ведь хотел похвастаться, что знаю начало поэмы Лермонтова «Демон».